— Да, — согласился я, — если дело дошло до учебника, тогда всё понятно. Учебник — великая сила! Это я на себе проверил. Однажды тётушка Марина меня им по голове стукнула, так я до сих пор помню этот урок.

Тут Кыцик начал рыдать и, глотая слёзы, сказал:

— Теперь, если я тебя не поймаю и не уничтожу, мне в доме жизни не будет, меня выгонят на улицу. Что я, несчастный, там буду делать?

Бедный Кыцик рыдал, а я переживал и думал, как его выручить. Ведь, кроме меня, в этом деле никто ему не мог помочь.

«Ну что ж, — сказал я себе. — Раз ты друг, то раздумывать нечего — выручай!» Мне, конечно, стало себя немножечко жаль, потому что я всё-таки тоже живое существо. Но я набрался духу и сказал ему:

— Вот что, Кыцик, не плачь, я тебе помогу!

— Как? — простонал он.

— Очень просто. Ты должен меня поймать и немножечко уничтожить.

Кыцик весь задрожал, выпучил глаза и, заикаясь, спросил:

— Ты… ты так думаешь?

— Конечно, другого выхода у нас нет. Так что давай прощаться. — И я протянул ему обе лапы.

Кыцик нежно обнял меня, и мы зарыдали вместе. Потом он спросил:

— Ну а что я теперь должен делать?

— Известно что, должен меня съесть.

— Как, всего?! — ещё больше ужаснулся Кыцик.

— Да, всего.

— И твои ушки?

— И мои ушки.

— И твой носик?

— И мой носик.

— И твой хвостик?

— И мой хвостик…

— Ой, что же я, несчастный, буду делать?! — рыдал Кыцик и ещё крепче прижимал меня к своему сердцу.

— Ну, ладно, — сказал я, утирая слёзы. — Нечего тянуть, для меня это не очень большое удовольствие. Начинай!

— Не-е могу! — простонал Кыцик. — По-омоги мне!

Легко сказать «помоги»! А как? Не стану же я сам себя есть…

Тут я вспомнил, как тётушка Марина угощает Петю конфетами, и скомандовал:

— Открой рот и закрой глаза! И не открывай, пока я не сосчитаю до трёх.

Кыцик послушно исполнил приказание.

— Раз! — сказал я. — Два! Два с половиной…

— Стой, стой! — закричал вдруг Кыцик. — Подожди!…

— Чего ещё ждать?

— Послушай, — дрожащим голосом сказал он. — Может быть, у тебя есть другой мышонок. Такой же, как ты, только совсем другой…

— А что, я тебе не нравлюсь? — хотел было обидеться я, но тут же всё понял и побежал к свалке Петиных игрушек.

Кыцик бросился следом за мной. На ходу я ему сказал:

— Сейчас ты поймаешь тётушке Марине мышку, и тебе не надо будет страдать. Вперёд! Вперёд!

Мы разбросали все Петины игрушки по комнате и отыскали мышку, чудесную замшевую мышку с резиновым моторчиком, ну почти совсем, совсем как настоящую. Хвостик у неё был ручкой, с помощью которой заводился моторчик.

— Вот, получай! — сказал я Кыцику. — Думаю, тётушку Марину она вполне устроит. Уж на что Петя капризный ребёнок, и то очень любил с ней играть… Неси её тётушке Марине и миритесь…

А вечером произошло вот что. Кыцик хотел сделать как получше, приятно удивить тётушку Марину. Он накрутил мышке хвостик и положил её на постель, на белую подушку.

В этот день у тётушки Марины было много утомительных хлопот, и она решила пораньше уснуть. Но как только она легла на постель, послышалось жужжание мышиного моторчика, и тётушка Марина начала высоко подпрыгивать, как будто все пружины матраца сговорились и взялись дружно подбрасывать её к потолку. Когда же тётушка Марина стала двумя ногами на пол, то смогла произнести только пять слов: «Петя, ремень и Кыцика сюда!…»

Полночи я утешал своего доброго друга, уверял, что всё к лучшему, что теперь тётушка Марина больше не будет требовать от него мышей, потому что не любит спать с ними в одной постели. Так оно и вышло.

НОВАЯ ЗАБОТА ТЁТУШКИ МАРИНЫ

Утром у входа в свою норку я обнаружил одну странную вещь: подносик с разными проволочками и пружинками. Если бы на нём не было свежего ломтика колбасы, я принял бы его за Петину игрушку. Но скоро я понял, что это, должно быть, модная посуда. Тётушка Марина часто покупала новую посуду, потому что и она, и Петя любили делать из тарелок разные осколочки. Но посуда, которая стояла передо мной, была другого сорта: её нельзя разбить, она была из дерева.

«С чего бы это тётушка Марина стала проявлять обо мне такую заботу? — подумал я. — Слава Богу, я ни в чём не нуждаюсь, и незачем мне устраивать завтраки с доставкой на дом… Да, видно, доброта тётушки Марины не имеет границ».

Тут я разглядел на подносике буквы. Наши занятия с Петей не прошли даром. Не знаю, как он, а я научился немножко читать по складам. С той стороны, где я стоял, на подносике было написано: «Л, О = ЛO; В, К, А = ВКА». Вместе получается «ЛОВКА»… «Ну и тётушка Марина, — ещё раз удивился я. — Всегда что-нибудь ловкое придумает! Надо ещё с другой стороны прочитать». И я прочитал: «М, Ы = МЫ; Ш, Е = ШЕ…» Получается «МЫШЕ», то есть мне. Очень правильно, ведь это мне и поставлено. Ну а вместе, с двух сторон, получается — «МЫШЕЛО…» Что?! Мышеловка?! Ай! Что же это значит?! Кого-то хотят словить?! Нет, тётушка Марина здесь ни при чём. Тётушка Марина, наверное, об этом даже не знает и, не дай Бог, сама может словиться… И Кыцик не знает. А ведь он очень жадный, увидит колбаску, схватит и попадётся!… Надо немедленно их предупредить!

И я стал звать: «Кыцик! Кыцик!…» Но он как сквозь землю провалился.

И тётушки Марины не видно.

Обегал я всю квартиру — никого не нашёл. А когда вернулся в кухню, беда уже произошла. Кыцик сидел перед «ловкой», дул на свою распухшую лапу и орал:

— Мяу-у! Мяу-у! Ой, мяу!…

— Ах, беда моя! — всплеснул я лапами. — Да как же это с тобой произошло?!

— Не-е зна-аю, — сквозь слёзы простонал он. — Это меня колбаска ударила, ой, ой, ой…

— Колбаска?! — удивился я. — Да что она — взбесилась, что ли?! Нет, Кыцик, это всё твоя жадность, это потому, что ты не прочитал, что написано на подносике. Вот прочитай, ведь это же «Ловка». Она всех ловит. Поэтому ты и пострадал… Ну что мне с тобой, непутёвым, делать?!

— Ой, моя лапочка! Ой, я несчастный! — орал Кыцик. — Ой, что же я теперь буду делать!…

Мне стало жаль своего Кыцика, я даже заплакал.

— Ты из-за меня плачешь? — спросил Кыцик.

— Да, — ответил я, утирая слёзы. — Из-за тебя и ещё из-за тётушки Марины тоже. Она не переносит чужих страданий. Увидит твою распухшую лапу и ещё умрёт от горя. У нас однажды так было, когда Петя прищемил дверью пальцы. Пришлось тётушке Марине вызывать «скорую помощь».

Но Кыцик не успокаивался.

— Я знаю, — орал он. — Я хорошо знаю, что тётушка Марина для меня поставила эту кошколовку… И ремень она тоже специально для меня держит… Я думал, что он нужен для Петиных штанов, чтобы они не спадали, а тётушка Марина меня уже три раза этим ремнём стегала, ой, ой, ой!

— Ну и что же? — сказал я. — Она и Петю им иногда стегает. Нет, Кыцик, ты всё-таки неправильно понимаешь. Я прежде тоже ошибался и принимал разные полезные поучения за обиды. А что касается ремня, так это она делала для опрятности: она тебя не стегала, а пыль выбивала. Посмотри, какой ты мохнатый!… Она каждое воскресенье все шерстяные вещи выколачивает. Так что ты не обижайся на тётушку Марину.

Тут Кыцика вдруг словно взорвало. Вся сибирская шерсть стала на нём дыбом, спина выгнулась, и он заорал:

— Не хочу я слушать про твою тётушку Марину! Не хочу я видеть твою тётушку Марину! Не верю я больше ни одному её слову! Обещала сливками кормить, рыбкой, печёночкой, тушёночкой… Ой, ой, ой! Хватит с меня! Не нужны мне больше ремни и кошколовки! Не хочу здесь быть, ухожу-у-у!

— Куда же ты пойдёшь один?! — испугался я.

— На улицу! На улицу пойду! Пусть меня загрызут собаки! Пусть меня раздавит автобус! Тётушка Марина будет знать, как обращаться с сибирскими кошечками… Собирайся, Мыцик! Скорей, потому что я один боюсь идти на улицу!…

— А как же тётушка Марина? Она не переживёт этого!

— И я не переживу. Я боюсь один ходить по улицам. Неужели же ты меня бросишь одного, когда у меня так болит лапка?! Ой, моя лапочка!…